Зимовье Зверей

Лучше считаться волком, чем называться шакалом.
Лучше висеть на крючке, чем говорить «Сдаюсь!»
Впитавший кровь с молоком, я с детства мечтаю о малом.
Так мотыль на моем ночнике исполняет бикфордов блюз.
Если это средство, какова же цель?
Вот если бы Пушкин спалил лицей
Он стал бы вторым Геростратом мира,
Но Питер — не северная Пальмира.

Пистолетное Мясо

Чайки вдогонку трамваю,
Чайник вдогонку пиву.
Настигни меня у самого края
Приятным расстрелом в спину.
Чтоб я гордо раскинул бы руки
И компасом истлел у порога.
Обреки меня на безупречные муки
И этого будет так много.

Этого много для иждивенца,
Но мало для рыцаря Лени.
Веди меня плавно, как пленного немца,
Поставь мне клеймо на колени.

Наилучшее средство от солнца —
Пулевые бестактные линзы.
Прицелься и спрячь под прищуром японца
Обиженный взгляд бедной Лизы.
Затвор, как запретную дверцу;
Приклад, как предлог между делом.
Назначь мне уютное место под сердцом
И я сам обведу его мелом.

Для снайперов я — пистолетное мясо,
Ценою чуть больше рубля.
Этого много для свинопаса,
Но мало для короля.

Пусть полнокровие луны
Добавит блеска твоей короне.
Лишь кровь стечет с клинка струны
И я стану принцем этой вот крови.
В клубке трагических ироний,
Вновь Happy End`ом бредит мир.
Я стану принцем этой крови,
Ты — королевой этих лир-рррр.

На рок отвечать попсою —
Признак прощального тона.
Полей же меня неживою водою
Из глаз печального Дона.
Но всех доноров, со всей Ла-Манчи
Не хватит, чтобы выплакать море.
Первый пристрел, как обычно, обманчив,
И лишь в третьем присутствует горе.

Плесни же свинца мне из черного дота
В походное сердце солдата.
Того, что достаточно для Геродота,
Мало, мало, мало, мало, мало, мало
Для Герострата.

Билль о правах

Ты увлекаешься Брюсом Ли,
А я ценю блюзы Ри.
Ты любишь, чтобы стены были в пыли,
А я люблю вешать на пыль календари.
Ты лезешь вон из кожи,
А я смотрю тебе в рот.
И непонятно, кто из нас идиот?
Но — боже мой!-
как мы с тобою
непохожи,
смотри!

Пурпурный серый бархат тебе не к лицу, —
На свадьбу выбери черный цвет.
И в этом свежем виде выйди к венцу,
Стряхнув пыльцу с изящных манжет.

Не трогай скатерть — эти пятна лишь гриль
Из полусонных толченых тел.
Нет, это не паперть, здесь так танцуют кадриль,
Здесь Билль о правах превыше всех дел.

И мы с тобой станцуем им билль о правах,
Заткнув за пояс законодателей мод.
Крапленый пот и пианино в кустах,
Но стоит поменять места,
Зажав уста считать до ста —
До ста. до ста. до ста.
достаточно. цейтнот.

Ты увлекаешься Брюсом Ли,
А я ценю блюзы Ри.
Ты любишь, чтоб пейзажи, чтобы как у Дали,
А я люблю Даля и фонари.
Ты только строишь рожи,
А я в ответ кривлю рот.
И наш союз с тобой — как тот бутерброд.
Но — боже мой! —
Как мы с тобою
Непохожи,
смотри.

Тюрьмы

Город устал, город остыл, город впал в забытьё
Веки твои наливаются ветром – что впереди? – всё твоё
А впереди – как всегда – километры дорог
Город у ног дышит

Видишь как я задыхаюсь без времени
Стараясь забыть всё что было до нас с тобою
Видишь как я прощаюсь с деревьями
Пытаясь понять где в листве состоянье покоя

Ветер срывает со стенок афиш заплаты
Ветер срывает все точки отсчёта истины
Нам удалось совместить наши циферблаты
Но стрелкам никак не сойтись в самом важном месте

В городских кораблях — только пустопорожние трюмы
На далёкой земле – лишь подвалы, цинга и решётки
Что смогли мы отдать – только тюрьмы, тюрьмы, тюрьмы, тюрьмы
Больше нет у меня ничего, ничего за душою

Так выучи Вавилонский, так что выучи Вавилонский,
Выучи Вавилонский, лучше выучи Вавилонский.

Этот язык нам полезней других досужих
Стаи борзых уже учуяли свет весенний
И я никому, никому до утра не нужен
В этом моё и твоё навсегда спасение

Ночь гасит свет горизонт выпрямляет волны
Чайки по небу разбросаны как листовки
Нашей луне суждено догореть по полной
Но вряд ли мы оба вернёмся во дней истоки

В городских кораблях — невезение и авантюры
На далёкой земле – снегопады, цинга и решётки
Что смогу я отдать – только тюрьмы, тюрьмы, тюрьмы, тюрьмы
Больше нет у меня ничего, ничего за душою
Что смогу я отдать – только тюрьмы, тюрьмы, тюрьмы, тюрьмы
Больше нет у меня ничего, ничего за душою.

Средневековый Город

Средневековый город спит, дрожит измученный гранит
И ночь молчанье хранит под страхом смерти.
Средневековый город спит, унылый тусклый колорит
Вам что-то эхом повторит — ему не верьте.

В библиотеках спят тома, от бочек пухнут закрома
И сходят гении с ума в ночном дозоре.
И усреднив ровнее тьма, мосты, каналы и дома
И капитолий и тюрьма в одном узоре.

Спит средневековый город Краков
Тихо, тихо, тихо, тишь и тишина.
В лужах отраженья звездных знаков
Полная луна.

Ах эти средние века, где одинакова горька
Судьба портера и райка, вора и принца.
Где весь расчет на дурака, где звезды смотрят свысока
И ни о чем наверняка не сговориться.

Мощеных улиц мишура, крученых лестниц баккара
И небо в сером и сыра его закваска.
Средневековое вчера, невыносимая пора
Здесь все как-будто бы игра, ни жизнь, ни сказка.

Спит средневековый город Вена.
Тихо, тихо, тихо, тишь и тишина.
Улицы его чисты, как пена.
Полная луна.

А завтра будет новый день, тяжелый день, ужасный день
И самый мудрый из людей узнать не вправе
Кому какой предьявит фант страстей и судеб фолиант
Упавший с неба бриллиант в земной оправе.

И вечность дальше потечет, а многоточье не в счет,
На что ей сдался пустячок в конце абзаца ?
Не дай вам Бог, не дай вам Черт, не дай вам кто-нибудь еще
На этом месте в это время оказаться.

Спит средневековый город Бремен.
Тихо, тихо, тихо, тишь и тишина.
Тенью на камнях застыло время.
Полная луна.

Джин и Тоник

Он ревновал ее к дождю
И укрывал джинсовой курткой
Ее июневые кудри,
А зонтик прижимал к локтю.
День дожидался темноты,
Жизнь начиналась с середины,
И закрывали магазины
Свои разнузданные рты.
Ветра стояли на своем,
Шатая цепь священнодейства.
И пошлое адмиралтейство
Сдавало ангелов в наем.
Но вместо звезд их берегли
Два добрых духа — Джин и Тоник,
И мир казалось в них утонет
Едва дотронувшись земли.

А мне казалось,
А мне казалось,
Что белая зависть не грех,
Что черная зависть не дым.
И мне не писалось,
Мне не писалось,
Мне в эту ночь не писалось —
Я привыкал быть великим немым

Он ревновал ее к Богам
И прятал под мостом от неба,
А голуби просили хлеба
И разбивались за стаканы.
Плоть несло и дух опять
Штормил в девятибальном танце
От невозможности остаться
До невозможности унять.
И вечер длинных папирос
Линял муниципальным цветом,
И Сфинксов он пугал ответом
На каждый каверзный вопрос.
И видно не забавы для
По венам кровь против теченья.
Миг тормозов, развал-схожденье
И снова твердая земля.

А мне казалось,
А мне все казалось,
Что белая зависть не блеф,
Что черная зависть не дым.
И мне не писалось,
Мне опять не писалось.
Не пелось и не писалось —
Я привыкал быть великим немым.

И отступил девятый вал,
И растворил свой сахар в дымке.
К стихам к Довлатову, к Ордынке
Он вдохновенно ревновал.
Но вместо рифм бежали вслед
Два юных сфинкса Джин и Тоник.
И воздух был упрям и тонок,
Впитав рассеянный рассвет.

По Дантевским местам

Вначале было слово — и слово было Я.
Потом пришли сомнения и головная боль.
Тяжелые ступени, холодная скамья
И тихая война с самим собой.

Водил меня Вергилий по дантевским местам, —
Сырые катакомбы, крысиные углы.
Подглядывал Меркурий — из туч да по кустам,
Шептал проклятья и считал стволы.

Он говорил мне: «Не уходи!»
Он говорил мне: «Не улетай!»
Он говорил мне: «Слушай, отдай
Свою душу в залог!»

Он предлагам мне долгую жизнь,
Он уповал на утраченный Рай
И общал мне в этом Аду
Жилой уголок.

Потом настало чувство — и чувство было Ты.
Ложь стала бесполезной, а боль еще больней.
Вольтеровы цветочки, бодлеровы цветы,
И черный дым — от кроны до корней.

Не требовал поэта на жертву Дионис.
Года летели клином, недели шли свиньей.
Кумиры разлетались, как падаль, пузом вниз.
И каждый бог нашептывал свое.

Один говорил мне: «Иди и смотри»,
Другой говорил: «Сиди и кури»,
А третий пускал по воде пузыри,
Когда я жал на весло.

Один предлагал мне хлеб и вино,
Другой намекал на петлю и окно,
А третий — тот требовал выбрать одно:
Добро или зло!

Но тут случилось чудо — и чудо было Мы,
И я послал подальше всю эту божью рать.
Я взял одно мгновение у вечности взаймы —
Я знаю чем придеться отдавать!

Измена на измене — мир прет своим путем.
Предвзятое как данность и целое как часть.
И Рай теперь потерян и Ад не обретен —
Все только здесь и именно сейчас!

Конец главы

Тебя носило по городам,
Тебя насиловала весна.
Рассвет свободы тебе не дал.
И вместо солнца взошла блесна.

Блеснула вешенкой на ветру,
Мелькнула пятнышком по среде,
Кольнула кольцами под кору
И мы уже никогда нигде не.

Темнело пиво, самогон крепчал;
Тянулась речь на редкость благозвучно
И небу было даже не до туч, но,
Злопамятный, уже штормил причал.

Я совмещал скольжение по кругу
С попыткой стать над миром кверх ногами.
Мы шли навстречу, но не шли друг к другу;
Мы выглядели рядом дураками.

Я — первый, ты — вторая,
Кто принял этот яд.
Любовь не выбирают,
Любимых не винят.

Без лишних снов, без выходок из тел;
Сосредоточив явь в открытой ране,
Захлебываясь в собственной Нирване,
Я прерывал теченье вечных тем.

Ты примеряла кольца и темницы,
Природу крыльев чувствуя плечами.
Мы рассекали воздуха границы,
Но контуров уже не различали.

Я — первый, ты — вторая,
Кто принял этот яд.
Судьбу не повторяю,
Забытым не звонят.

Темнело пиво, самогон крепчал.
На зло врагам, на маленьком диване,
Захлебываясь в собственной Нирване,
Я постигал конечность всех начал.

Мы бились лбом в раскрашенные стены,
Отборный бисер разметав икрою.
Мы вышли в звук, мы выдохлись из темы
И разойдемся братом и сестрою.

Я — первый, ты — вторая,
Кто принял этот яд.
Любовь не выбирают,
Любимых не винят.

Судьба Резидента

Родная, ты помнишь своих героев
Я здесь, я веду свой незримый бой.
Но рация снова вышла из строя
И вся надежда на новую связь с тобой.
Ммммм-ммм.

Не верь никому, некрологи лживы,
Я не погиб и не сдался в плен.
Здесь мертвый сезон, но мы все еще живы;
На невидимом фронте без перемен.

Родная, мой подвиг почти неизбежен,
Мой мозг под контролем, мой нерв напряжен.
А шифрограммы приходят все реже
И только наложенным платежом.

Есть подозрения, родная, что ночью
Я вслух говорю на чужих языках.
Но кто я, и с кем я — не помню точно,
Все стерлось, даже линии на руках.

Я помню только тебя, родную,
И наших двух или трех детей.
Я так скучаю, когда вхолостую
Секс бомбы падают мне в постель.

Родная, уж эти мужские игры
Отшибли мне память, хоть застрелись.
Боюсь, что не вспомню ни физика Y,
Ни русскую пианистку X.

Семнадцать лет как одно мгновенье,
Когда пули-дуры стучат об висок.
На всякий случай я впал в забвенье
И ампулу с ядом зашил в носок.

Все это ради тебя, родная,
Но я заявить собираюсь для ТАСС
Я все позабыл, но я кое-что знаю,
Скажи это Юстасу, он передаст.

Родная, я все превозмочь сумею,
Приказано «Выжить» — отвечено «Есть!».
Но военные тайны все дешевеют
И скоро мне нечего будут есть.

Весна, а меня не пускают в отпуск
За то, что я съел сверхсекретный пакет.
А в гестапо вахтер отобрал мой пропуск,
Это значит обратной дороги нет.

Родная, я весь на грани провала,
На явках засада, в квартире — завал.
Еще один срыв, и пиши пропало,
Но я не тот, за кого себя принимал.

Родная, alles, с меня довольно,
Архивы в урны, погоны с плеч !
Пошлем все к чертям и уйдем в подполье,
Вдвоем, с тобою, как щит и меч.

Я прошу, ну хоть не надолго.
Ах.

Дай мне совет

Дай мне совет — куда идти?
Открой мне глаза, не заслоняй мне свет.
Дай мне совет — пока мы в пути,
Кто заплатит за дым звоном монет?

Слуховое окно, а за ним — чердак.
Кто же знает, что ещё будет со мной!
В этом мире и так, как всегда, всё не так —
Как всегда, бардак и шёпот муз за спиной.

Если некуда идти – иди на свет.
Если нечего ждать — жди перемен.
Если перемен по-прежнему нет,
Значит встань с колен, встань с колен.

Если нечего скрывать — заметай следы.
Если не во что стрелять – стреляй в тишину.
Если нечего сжигать – сжигай мосты.
А если некуда плыть – то иди ко дну.

Дай мне совет – как быть теперь,
Когда эта дверь заперта на обед?
Дай мне совет мой ласковый зверь,
Мой неласковый май, моё кино, мой секрет.

Только с ноты «до» — и уже не в такт!
Кто же знает что ещё будет потом!
Я не знаю — что, но я знаю – как:
Как хотелось бы мне. А там – хоть потоп.

Если нечего читать – читай слова.
Если некогда спать – спи по ночам.
Если по ночам болит голова,
Значит, крепкий чай или — палача.

Если нечего делать – сходи с ума.
Если любишь день – доживи до дня.
Если нечего терять – теряйся сама.
А если некого звать – позови меня.

Водолаз 1

В тотальной пустоте морских глубин,
Средь пущенных на дно подводных лодок,
Я буду вечно Водолаз 1,
Затерянный в порту твоих находок.

Мне будет берег сниться по ночам,
Но я забуду радости земные.
Лишь только волны измочалят о причал,
Украденные ветром позывные.

На самом дне, хлебая рыбий жир,
Жалея о прохладной, твердой почве,
Я выплесну в бутыль глоток души
И перешлю его тебе по водной почте.

И поплыву, сквозь мутный неуют,
По воле волн, летучим нидерландцем.
И уходящий на ночь в море солнца спрут
Порвет мне шланг кривым протуберанцем.

И на безрыбье верен злой обман,
Я на поверхность выплыву однажды
И ледовитый — ядовитый океан
Задушит нас морским узлом соленой жажды.

А там внутри, средь айсбергов и льдин,
Где холода, и ждать тепла нет мочи,
Я буду снова Водолаз 1,
В скафандре самой — самой длинной ночи.

Пожарники

Господи, помилуй пожарников,
С их бесконечным огнем,
С их портретами партии
И командиром — пнем.

С их техническим спиртом
И вопросами к небесам,
На которые ты отвечаешь им,
Не зная об этом сам.

Господи, помилуй пожарников,
Не дай взойти на карниз,
Где дети вживую варятся
И женщины падают вниз.